— Я бы на твоем месте, Андрес, уменьшил число кормовых надстроек, — как-то посоветовал де ла Крус.

— Да, ты прав, Педро, понижение кормовых надстроек и сокращение многочисленных украшений судна должно хорошо отразиться на остойчивости и управляемости фрегата, — согласился Девото.

— Время у тебя есть. Полагаю, не менее месяца, пока не пришлют указ из Гаваны. Я же, дорогой Андрес, не могу позволить себе потерять столько времени. Пойми меня. На следующий день после вашей свадьбы мы поднимем паруса на «Каталине».

— Я этого боялся. Однако… Однако ты прав, милый Педро. Я на твоем месте принял бы точно такое же решение. Мне так будет не хватать тебя рядом. Будет грустно. Не с кем посоветоваться. Не смогу, здороваясь с тобой каждый день, обнять тебя.

— Будешь обнимать Долорес, — пошутил Педро. — Не печалься! Через месяц мы вернемся за тобой в Сантьяго.

Когда «Каталина» оставила позади себя узкое горло красивейшей бухты Сантьяго, Тетю, стоявший вместе с де ла Крусом на баке, решительно заявил:

— Ты, милый моему сердцу Педро, как Зевс ищешь свою Геру. И ты ее найдешь! Где скорбь проводит борозду, там всходят семена мысли. Я предчувствую твое скорое возвращение в Тринидад и… наше расставание…

— О чем ты говоришь, мой дорогой Тетю? Жизнь нас связала на веки вечные, как Ореста и Пилата, как Дамона и Финтия! Мы вместе продолжим плавание!

— Сомневаюсь. Семья, дети… Ты, скорее всего, станешь совершать коммерческие рейсы в ближайшие богатые порты. И всегда будешь стремиться домой.

— Давай не будем сейчас об этом говорить, Тетю. Обстоятельства жизни сами подскажут нам, как быть и что нам дальше делать. Однако расставаться мы не должны! Уверен, если б рядом с нами был Андрес, он бы согласился со мною. Чтобы жить вместе, двум друзьям достаточно пространства игольного ушка.

«Скорая Надежда» стояла на рейде порта Кингстона, заложенного всего тринадцать лет тому назад вместо ушедшего на дно Карибского моря Порт-Ройяля. Рядом в заливчике толпились английские торговые суда и корабли, не несшие вымпелов на своих грот-мачтах. Они принадлежали пиратам, которые пользовались пристанищем у английского губернатора Ямайки. На одном из бригов, скрывавших признаки своей национальной принадлежности, гостил Боб Железная Рука. Собственно, он сказал, перед тем как спуститься в лодку, донье Кончите и Каталине, что поедет навестить своего собрата и скоро, сразу после обеда, вернется.

— Зачем же боцман, которого ты берешь с собой, под курткой прячет мешочки с дукатами? — спросила Каталина.

Боб покраснел, но врать не стал:

— Я родился на свет, чтобы играть. Я ненадолго, скоро вернусь. Надо чуточку растревожить кровь. Ждите!

Старший кок Боба, тайно влюбленный в донью Кончиту, подал обед женщинам в их каюту. Когда на палубе шхуны прозвучал призыв команды к ужину, он же сказал Каталине, что, по его предчувствию, капитану Бобу не везет. Как только он ушел, Каталина призналась донье Кончите в своем предчувствии: весь день ей казалось, что их ждет нечто страшное.

б и о г р а ф и я
ф и л ь м ы
ф о т о а л ь б о м
и н т е р в ь ю
с т а т ь и
р е ц е н з и и
с с ы л к и